Но! Перед нею Губошлёп!

– Ты чего тут забыл? – хамит Лиза.

– Поньмаешь, – произносит тот ненавистное для неё слово. – Ты это… Не ершись… Совсем-то уж… Ну, свалял я дурака… Прости… Не век же помнить?.. Скажи вот лучше: когда у тебя отпуск?

– В декабре! – настораживается Лиза.

– Ты бы не хотела поехать в дом отдыха? Бесплатно.

– С тобой, что ли?

– Хочешь – одна, хочешь – со мной…

Лиза хлещет себя ладонями по бёдрам и восклицает:

– О Господи!

И матерится – по-детдомовски.

– Ну, всё! – вдруг успокаивается она и обещает: – Будешь ты меня помнить!..

Да! Упомянутый концерт!

В заводском клубе, перед праздником Октября, он всё-таки состоялся.

Лиза не учла того, что ей необходимы совсем другие слушатели.

За кулисами, в гримёрной, под сопровождение умелого баяниста, она прекрасно исполняет романс «В запылённой пачке старых писем…».

А со сцены?

Со сцены она видит, как зал потешается над её исполнением.

Ею особо выделяется среди публики Губошлёп с кривою усмешкою и Сашка из заводского отдела комплектации, который от хохота задирает колени…

Но Лиза не кидается за кулисы. Лиза спокойно допевает романс.

Всеми на заводе смакуется её позор. А ей плевать… Она далека от суеты; она – в своём мире – одна там, где никакая суета её не касается!

У неё – cвой Бог! Свои понятия о человеческой сущности. И всё-таки…

По дороге домой её преследует кривая улыбка Губошлёпа.

И зима проходит, и весна…

Лето!

Михаил больше не появляется.

Узнать бы! Но с красавицей Зоей, после ночного побега Лизы, отношений – никаких!

Как-то встречается Николай. Улыбается.

Лиза кивает:

– Здравствуй! Как дела?

– Живём, слава богу! – отвечает.

– А Миша как?

Молчание. Потом вопрос:

– Ты разве не знаешь?

– А что я должна знать?

– Так он же утонул!

– Как! Утонул?

– На рыбалку поехал на мотоцикле. С откоса хотел к берегу подрулить – тормоза отказали. А там – обрыв! Успел бы вынырнуть, да ногу мотоциклом придавило. И всё!

И всё! Пустота!

Но этой пустотой грудь заложило – не продохнуть. Странно! Пустота! А не продохнуть…

Настолько всё странно, что можно одной сходить на танцы…

Молодость, она, конечно, берёт, но не всегда своё…

Теперь Лизе всё равно: кто там, за танцевальной площадкою, валтузится из-за неё. Она танцует с красавцем писаным – Гошей Защёкиным.

Гоша дурак, каких свет не видывал. Ноги у него, правда, умные. Отлично двигаются. Если смотреть со стороны: то вместе Гоша с Лизою – пара хоть куда!

А у стеночки у решётчатой стоит Володя Войцеховский! Бледненький стоит, удивлённый! Смотрит во все глаза, но Лизе его нисколько не жалко… Он явно пытается убедить себя, что видит ту самую – рэушную Петрушку.

Гоша старательно кружит Лизу, уводит на другую сторону площадки. Когда же вытанцовывает обратно – Володи нет! Тоже, видимо, канул… в воду времени…

А в сердце Лизы – ледяной период: и танцевать может с кем угодно, и, опять же, одна пойти на пляж. Она – женщина! Она даже заледенелой душой понимает, что не следует таить роскошь своей красоты от созерцателей… Теперь она просто – картинка.

Один из созерцателей тут же отмечает её появление у реки:

– О! – громко восклицает он. – Русская Софи Лорен!

Пока Лиза купается, на расстеленном ею по песку банном полотенце устраивается ухажёрик с бледненькой бородёнкой – дохленький, как Войцех.

При хозяйкином приближении он любезно отодвигается на край постилки и услужливо пытается шутить:

– Садитесь, пожалуйста… на моё место.

Жалко его – не знает Лизы.

Она с такою силой выдёргивает из-под «любезника» полотенце, что он валится головою на грудь дремлющего рядом атланта-блондина.

Тот машинально отпихивается, сморит на вскочившего неудачника и делает вывод:

– О! Кастрат сушёный!

И приказывает:

– А ну, отвали от неё, солитёр вяленый, а то…

Лизе не удаётся дослушать до конца красноречивую посулу атлета. Слышится крик:

– Человек тонет!

Красавец-блондин срывается с места и одним махом оказывается на плаву…

Лиза видит, как долго ныряет он, чтобы рядом с его светлой головою появилась над водой ещё и чернокудрая.

Двое парней помогают блондину вытащить тело на берег. Голова несчастного запрокинута – лица не видно.

Но ведь это же!..

Лиза рвётся к утопшему, кричит:

– Ми-ша!

Понимает: ошиблась; бежит прочь – от страшного места…

Красавец-блондин догоняет её. Шагает рядом. Несёт ею забытые вещи. Спрашивает:

– Утонул?

Лиза кивает.

И этот – тоже блондин, тоже Владимир. Но в нынешнем в одном – двое таких, как Войцеховский…

– Я – солист военного ансам-м-м-бля! – с печальным юмором представляется он и добавляет: – Ещё немного боксёр…

Лиза не любит хвастливых, но сейчас ей не до сторонних эмоций…

И чёрт этих женщин поймёт: всего лишь месяца хватает ей – очухаться от пляжного видения. И вот уже своим признанием о насилии детдомовского воспитателя Цывика она унижается перед атлетом, надеясь на понимание. Мало того: успевает кинуться на его певческо-боксёрскую грудь!

А никуда, видно, не денешься: телу – двадцать шесть лет! Оно требует своего! К тому же Лиза умудрилась убедить себя, что она, после Цывика, не имеет права на достойную любовь. Хотя женское чутьё подсказывает ей, что в теле атлета затаился бахвал, а может, и того хуже! Надёжный мужчина после такого её признания не стал бы настаивать на скорой близости. А из-под этого Лиза не сумела увернуться.

Но беда оказалась не в принуждении; Лиза с ужасом осознаёт: она только что по-настоящему утратила девственность!

Отвращение к Владимиру накатывает на неё лавиной – душит, давит, морозит…